Лев Исаакович Шестов (1866-1938)

Биография

Философ-экзистенциалист. Родился в купеческой семье. Окончил курс Киевского университета по юридическому факультету. Обучался в Московском университете сначала на физико-математическом, затем на юридическом факультете. Диссертация, посвящённая рабочему вопросу, была отвергнута цензурой.
Главные труды его вышли отдельными книгами: «Шекспир и его критик Брандес» (СПб., 1898), «Добро в учении гр. Толстого и Ф. Ницше» (СПб., 1900), «Достоевский и Ницше» (СПб., 1903), «Апофеоз беспочвенности. Опыт адогматического мышления» (СПб., 1905). Все эти книги, прекрасно написанные, оригинально подходящие к предмету, читаются с большим интересом. Трудно причислить их к определенному литературному разряду. Всего менее они относятся к критике. Великих писателей, которых Шестов восторженно комментирует, он рассматривает только с точки зрения их философии, их отношения к добру, вечности, смыслу жизни и т. д.
Шестов входил в элиту западной мысли того времени: общался с Эдмундом Гуссерлем, Клодом Леви-Строссом, Максом Шелером, Мартином Хайдеггером, читал в Сорбонне лекции. 19 ноября 1938 г. Лев Шестов скончался в Париже, в клинике на ул. Буало.

Подробнее об имени Лев

Афоризмы

А все-таки, если бы каким-нибудь образом власть попала в наши руки, с каким бы наслаждением послали мы к черту все возвышенные миросозерцания, метафизику и идеи и просто-напросто без дальних размышлений устранили бы с земли все страдания, все безобразия, все неудачи, которым мы приписывали такое огромное воспитательное значение.

Аристотель уже критиковал Платона, скептики – их обоих, и так-до наших дней каждый новый и нарождающийся мыслитель борется со своими предшественниками, уличает их в противоречиях и заблуждениях, хотя знает, что сам заранее обречен на такую же судьбу.

Более всего в еретиках раздражало упорство в пустяках.

Быть непоправимо несчастным – постыдно!

В каждом из своих ближних мы подозреваем опасного врага и потому боимся его.

В России существовало крепостное право не только в своде законов, но и в сердцах людей; в России было еще многое другое в том же роде.

Великие лишения и великие иллюзии до такой степени меняют природу человека, что казавшееся невозможным становится возможным и недостижимое – достижимым.

Вернейшее средство освободиться от надоевших истин – это перестать платить обычную дань уважения и благоговения и начать обращаться с ними запросто, даже с оттенком фамильярности и презрения.

Возможности, открывающиеся человеку в жизни, сравнительно очень ограничены.

Вообще гений, вопреки общераспространенному предрассудку, самое бестолковое, а потому и самое беспокойное существо. Чтобы испытать наслаждение от трагедии, нужно ее видеть только со сцены.

Вопреки Эпикуру и его негодованию, мы в конце концов принуждены сказать себе, что все что угодно может произойти из всего чего угодно.

Всякий ценитель искусства доволен, если узнает в новом произведении «манеру» художника, и мало кто догадывается, что приобретение манеры знаменует собой начало конца.

Главная прелесть лучшего в его трудной достижимости.

Говорят некстати, действуют некстати. Приспособить к себе внешний мир не умеют, не хотят. Никто не верит, что, изменив внешние условия, можно изменить и свою судьбу. Везде царит хотя и не осознанное, но глубокое и неискоренимое убеждение, что воля должна быть направлена к целям, ничего общего с устроением человечества не имеющим. Хуже – устроение кажется врагом воли, врагом человека.

Горе тому, кто вздумал бы на земле осуществлять идеал справедливости…

Даже сейчас, в страшное время, переживаемое нами, – если хотите, то сейчас, пожалуй, сильнее, чем когда бы то ни было, – нельзя читать только одни газеты и думать лишь об ужасных сюрпризах, подготовляемых нам завтрашним днем. У каждого между чтением газет и партийных программ остается час досуга, хотя бы не днем, когда шум событий и текущий труд отвлекают, а глубокой ночью, когда все, что можно было – уже сделано. Тогда прилетают старые, спугнутые «делами» мысли и вопросы. И в тысячный раз возвращаешься к загадке человеческого чтения, человеческого величия.

Действительная опасность никогда не устранялась словами и теориями.

Европа давным-давно забыла о чудесах: она дальше идеалов не шла; это у нас в России до сих пор продолжают смешивать чудеса с идеалами.

Есть вещи, которые человеку не дано прощать, а стало быть, есть обиды, которые нельзя забыть.

Есть достаточно оснований к тому, чтобы недоверчиво относиться к жизни. Она столько раз обманывала нас в самых заветных ожиданиях наших.

Жизнь иных народов, в иных странах и в иные времена научает нас понимать, что считающиеся у нас вечными идеи суть только наши заблуждения

Задача писателя: идти вперед и делиться с читателем своими новыми впечатлениями.

Задача философии – научить человека жить в неизвестности, того человека, который больше всего боится неизвестности и прячется от нее за разными догматами.

Задача философии не успокаивать, а смущать людей

Знаете ли вы, что для иных учителей нет больших мук в мире, чем слишком верующие и последовательные ученики?

Каждое слово взрослого человека представляется таинственно содержательным ребенку.

Как жить человеку без суждений, без убеждений?

Когда вы потеряете путь, когда путь потеряет вас – тогда... Но ведь я начал говорить о лабиринте, а что можно сказать о лабиринте, кроме того, что он лабиринт?

Когда защищаешь свое последнее достояние – средств не разбираешь.

Когда приходит настоящая нужда, глупый человек становится умным.

Кто не увлекался тургеневскими женщинами! А между тем все они отдаются наиболее сильному мужчине.

Лучший и убедительнейший способ доказательства – начать свои рассуждения с безобидных, всеми принятых утверждений.

Люди ужасно экономные и жадные существа. Им хочется побольше знать и покупать свои знания возможно дешевле.

Люди часто начинают стремиться к великим целям, когда чувствуют, что им не по силам маленькие задачи. И не всегда безрезультатно…

Мировое пространство бесконечно и не только вместит в себя всех когда-либо живших и имеющих народиться людей, но даст каждому из них все, чего он пожелает. Из того, что на земле людям тесно, из того, что здесь приходится неимоверными усилиями отвоевывать каждую пядь земли и даже наши призрачные свободы, никак не следует, что бедность, темнота, деспотизм должны считаться вечными, всемирными началами, и что экономное единство есть последнее прибежище для человека. Множественность миров, множественность людей и богов среди необъятных пространств необъятной вселенной, – да ведь это (да простится мне слово) идеал!

Может быть, большинство читателей не хочет этого знать, но сочинения Достоевского и Ницше заключают в себе не ответ, а вопрос.

Мудрецы не больше знают, чем глупцы, – у них только больше храбрости и самоуверенности.

Мы глумимся и смеемся над человеком не потому, что он смешон, а потому, что нам нужно развлечься, посмеяться.

Мы думаем особенно напряженно в трудные минуты жизни, пишем же лишь тогда, когда нам больше нечего делать.

Мы живем в царстве призраков и боимся больше всего на свете хоть чем-нибудь нарушить торжественную гармонию завороженного царства.

На самом деле творец обыкновенно испытывает одни огорчения.

На человека обыкновенно гораздо более действует последовательность в интонации, чем последовательность в мыслях.

Наполеон слыл знатоком человеческой души, Шекспир – тоже. И их знания не имеют меж собой ничего общего.

Направо поехать – женатому быть, налево – убитому быть. Средней до-философ никогда не избирает, богатство ему не нужно, он не знает, что делать ему с деньгами.

Наука полезна – спору нет, но истин у нее нет и никогда не будет.

Не знать, чего хочешь, считается одним из самых позорящих обстоятельств.

Негодованием можно на время подавить какие угодно запросы человеческой души.

Ненависть не разбирает средств.

Нет более противного и отталкивающего зрелища, как зрелище человека, вообразившего, что он все понял и на все умеет дать ответ. Вот почему выдержанная и последовательная философия становится невыносимой. Уж если нужно философствовать, то изо дня в день, не считаясь с тем, что ты говорил вчера. Если поэзия должна быть глуповатой, то философия должна быть сумасшедшей, как вся наша жизнь. В разумной же философии столько же коварства и предательства, сколько и в обыкновенном здравом смысле.

Никакая наука, ни одно искусство не может дать того, что приносит с собою тьма

Новые мысли, даже собственные, не скоро завоевывают наши симпатии.

Нравственные люди – самые мстительные люди.

Нужно взрыть убитое и утоптанное поле современной мысли. Основательно и неосновательно следует осмеивать наиболее принятые суждения и высказывать постоянный восторг творческой силой, что пропитало бы собой самое существо нашей жизни.

Нужно выслушать человека таким, каков он есть.

Нужно искать того, что выше сострадания, выше добра Нужно искать Бога

Нужно сперва привыкнуть к ним.

Нужно, чтобы сомнение стало постоянной творческой силой, пропитало бы собой самое существо нашей жизни.

О философах еще никто ни разу не сказал: нанятая совесть. Почему?

Образованным, много читающим людям нужно постоянно иметь в виду, что литература – это одно дело, а жизнь – другое.

Объясненный поэт – все равно что увядший цветок: нет красок, нет аромата – место ему в сорной куче.

Основная черта художественного творчества – совершенный произвол: во всем, и в значительном, и в мелочах.

От смешного до великого тоже только один шаг.

Отрыжка прерывает самые возвышенные человеческие размышления. Отсюда, если угодно, можно сделать вывод, но, если угодно, можно никаких выводов и не делать.

Очень оригинальный человек часто бывает банальным писателем и наоборот.

Очень часто мы высказываем представляющееся нам сомнительным суждение в категорической форме и даже настаиваем на его несомненности.

Писатель подобен раненой тигрице, прибежавшей в свое логовище к детенышам.

Пока мы «знаем», пока мы «понимаем» – мы с Ним и тем крепче с Ним, чем «яснее и отчетливее», чем аполитичнее наши суждения. Это должны постичь люди – если им суждено на земле пробудиться.

Поскребите русского, и вы найдете татарина.

Привычка к логическому мышлению убивает фантазию.

Пушкин умел плакать, а кто умеет плакать, тот умеет и надеяться.

Раз мысль явилась – открывай ворота!

Роль палача считается позорнейшей лишь по недоразумению.

Русская простота и правдивость есть следствие нашей относительной малокультурности.

С удивлением и недоумением я стал замечать, что в конце концов «идее» и «последовательности» приносилось в жертву то, что больше всего должно обретать в литературном творчестве, – свободная мысль.

Самые важные и значительные мысли, откровения, являются на свет голыми, без словесной оболочки: найти для них слова – особое, очень трудное дело, целое искусство.

Свет открывает человеку красоту – но он же открывает нам и безобразие.

Символы не всегда бывают красивы.

Скорей безумный скомпрометирует своим обществом гения, чем гений оправдает безумие.

Слезы признания неприличны.

Совершеннолетних, ищущих указки, следует всячески клеймить и порицать. В них говорит лень и трусость.

Стоит только ему потерять свое влияние на людей, и он начинает огорчаться. И – наоборот.

Страх смерти объясняется исключительно чувством самосохранения.

Стремление понять людей, жизнь и мир мешает нам узнать все это.

Судьба охотнее всего смеется над идеалами и пророчествами смертных – и, нужно думать, в этом сказывается ее великая мудрость.

Творцы великих идей относятся очень пренебрежительно к своим творениям и мало заботятся об их судьбе в мире.

Тем, что для нас важно и нужно, чем мы дорожим и действительно любим, мы редко хвастаем.

Убеждать людей и скучно, и трудно, и в конце концов, право, даже не нужно.

Уже пифагорейцы предполагали, что солнце неподвижно и что земля движется. Как долго пришлось истине ждать своего подтверждения!

Фатализм пугает людей.

Человек настолько консервативное существо, что всякая перемена, даже перемена к лучшему, пугает его.

Человек привык иметь убеждения, это – факт.

Человек такой, каким его создала природа, за мгновенье счастья, за призрак счастья готов принять целые годы великого страдания и великого несчастья. В таких случаях он забывает всякие расчеты, всякий счет и идет вперед, к неизвестности, часто на верную гибель. Где правда, в словесной ли мудрости или в действительности?

Человек часто бывает совершенно равнодушен к своему успеху до тех пор, пока его имеет.

Человек часто хочет, но не может.

Человек, который ничего не ждет от мира, который ничего не боится, который не нуждается ни в благах мира, ни в чьей-либо поддержке, – разве вы запугаете его приговорами, разве вы принудите его отказаться от себя какими бы то ни было угрозами? И разве история является для него последней судебной инстанцией?

Человеческие истины только и годны, что для служебных целей…

Читатель существует для писателя.

Чтобы сделать невозможное, нужно прежде всего отказаться от рутинных приемов.

Чтобы увидеть, нужно всем существом своим захотеть посмотреть.

Чувство сострадания живет в нас, но приспособленное к условиям нашего существования.

Я даже надеюсь, что уже недалеко то время, когда философы добудут себе привилегию откровенно признаваться, что их дело вовсе не в разрешении проблем, а в искусстве изображать жизнь как можно менее естественной и как можно более таинственной и проблематичной. Тогда и главный «недостаток» философии – огромное количество вопросов и полное отсутствие ответов – уже не будет недостатком, а превратится в достоинство.

нет комментариев

ВНИМАНИЕ: комментарии со ссылками, изображениями и видеороликами размещаются после проверки!